Когда для знания, для подвига святого,
Я с бескорыстною любовью отдаю
Сокровища, покой и дружбу, и семью, —
Ужель посмеешь ты клеймить меня сурово,
Как будто в праздности я трачу жизнь мою?
Иль мозга моего не тягостней работа,
Чем если б землю рыл я с заступом в руках,
Иль меньше я тружусь, чем пахарь на полях,
И на лице моем не те же капли пота?..
Устал я, как мужик, измученный в страду
Не острою сохой, а мыслию свободной
На поле умственном взрывая борозду,
И ты назвал игрой мой подвиг благородный!
Клотальдо
Наш мир по-прежнему отчаяньем объят…
Нам груды книг твоих души не утолят,
Бесплодных ваших дум нас не согреет пламень.
Нет Бога жаждущим — ты Бога не открыл,
Зачем и как нам жить — глупцов не научил,
Просили хлеба мы — вы подали нам камень.
Базилио
Безумец, не оно ль, не знанье ли дает
Вам, недостойным, власть над вечною природой,
Не просветило ли сознаньем и свободой
Оно ваш темный ум?.. Свершая свой полет
Высоко над толпой, над скованным народом.
Из состраданья к вам наука мимоходом
Кидает в дольний мир небесные дары.
В ответ летят лишь крики черни:
«Готовьте ей венки из терний
Готовьте пламя и костры!..»
Двуногий зверь, слепой и вечно полный страха,
Ты прозябал в лесах, но знание пришло,
Благое, светлое, и подняло из праха,
И к звездам блещущим победно вознесло
Твое поникшее, угрюмое чело.
И в нем ли пользы нет — коль ставите вы гранью
Лишь пользу жалкую божественному знанью!
Клотальдо
О горе, горе вам, вожатые-слепцы,
Учителя, пророки, мудрецы, —
Вас слишком позднее раскаянье постигнет,
И задохнетесь вы от пыли мертвых книг:
Теперь уж скорбь томит, но в тот ужасный миг
Она безумного отчаянья достигнет!
Тогда вы молвите горам в предсмертный час:
«Падите, горы, скройте нас!»
………………………………………………….
Базилио
Я на посту моем останусь до конца;
Пред истиной дрожат лишь слабые сердца.
О, как бы ни были мне тягостны страданья
От беспощадного, правдивого сознанья —
Я в разум верую и не страшусь его,
И громко исповедую науку,
И за нее готов пойти на смерть и муку,
Как за Спасителя и Бога моего!..
Клотальдо
Прости, я говорил с невольным раздраженьем…
Окончим спор… Король, боюсь я одного,
Что может Сильвио, питомца моего,
Похитить у меня ваш мир, объятый тленьем…
О только молви: нет, уйми ты страх в груди,
И, если не меня, хоть сына пощади.
вм. Базилио
последнего Но я люблю его!..
четверостишия
Базилио («Я Клотальдо
должен на краю О, Боже
могилы…») Он света солнца мне дороже,
Ему всю жизнь я посвятил,
Его, как женщина, с любовью
Я на груди моей носил,
Порой, склоняясь к изголовью,
Мои седины забывал;
Его баюкал, пеленал
Я непривычными руками,
И часто дряхлыми устами
Я песни детства напевал.
Базилио
Когда гляжу, угрюмый, бледный,
На игры юношей порой —
Я втайне думаю с тоской:
«А где-то Сильвио, мой бедный,
А где-то сын мой дорогой?»
Ко мне, скорей, мой мальчик милый:
Еще хоть раз обнять его —
Старик, терпеть нет больше силы:
Отдай мне сына моего!
Клотальдо
Но как бороться с волей рока
И с властью грозною светил?
Базилио
Я все обдумал, все решил.
Слова мои исполни строго:
В напитке опиума дашь
Ты Сильвио; и побежденный
Струей могучей влаги сонной,
Уснет беспечно отрок наш.
И сном объятого глубоким,
Его в чертог перенесем —
Узнаем все: каким царем
Он будет — кротким или жестоким;
И, если разумом людским
Мы воли звезд не победим,
И будет Сильвио тираном —
Мы вновь спасительным обманом
Его в пустыню возвратим.
Клотальдо
Но может быть мольбой смягченный…
Базилио
Молчи, ты воли непреклонной
Не победишь…
Клотальдо
О, пожалей…
Базилио
Напрасно все: идем скорей, —
Я дам тебе напиток сонный.
(Базилио и Клотальдо уходят.)
Кавалер
после монолога Я в щелку двери посмотрел,
Старой Дамы: Когда в приемной он сидел;
«О, боги!..» И что ж увидел я, о небо!
и т. д. до конца Огромный черствый ломоть хлеба
Он луком заедал…
Другой кавалер
Не луком — чесноком!
Молодая дама
Фи!
Старая дама
Тошно мне!
Камердинер
Всю комнату потом
Я должен был кропить духами.
Шут
(танцуя и звеня погремушками)
после последней Не педант я, не философ,
реплики Кавалера Дела нет мне до морали,
(«Я буду спутник До мучительных вопросов…
ваш, Анета…») К черту мысли и печали,
Пусть расхлебывают внуки
На чужом пиру похмелье;
Мы во всем умоем руки,
И да здравствует веселье!
Поцелуи в полном кубке
Мы рейнвейном запиваем;
Не стыдитесь же, голубки,
Пусть коралловые губки
Пахнут огненным токаем.
Среди обнаженных скал над пропастью
Клотальдо
после первых Летит он к солнцу, чуждый страха,
четырех ст. В палящий диск его влюблен.
С каким презреньем смотрит он
На нас, детей земного праха…
после
третьей реплики
Клотальдо Сильвио